– Вам придется проехать с нами в участок, пан Поленов, – сообщает полицейский, закончив разговор.
– Пожалуйста, моя совесть чиста, – киваю я. – Но я хочу кое-что вам сообщить…
– Что именно? – насторожился суровый.
– Внизу я встретил своего соотечественника. Он… упал и ушибся, – все-таки Геннадий Поленов умеет выбирать деликатные формулировки. – Ему нужна помощь…
Суровый насторожился еще больше.
– А что он там делал?!
– Не знаю. Только…
Полицейские превратились в слух.
– Только у него какой-то военный прибор. Написано, что российский. И особо секретный!
У полицейских вытягиваются лица, как будто я вынул из кармана гранату с выдернутой чекой.
Уже четыре часа я томлюсь в камере полицейского участка. Трезвый, относительно чистый и приличный, в отличие от двух в дупель пьяных соотечественников с разбитыми в кровь физиономиями. Они задержаны за драку на улице, но за решеткой объединились, почему-то считая, что я не патриот России, и норовя преподать мне уроки любви к родине. Сейчас оба развалились на удивительно чистом для подобного места полу и думают о чем-то возвышенном, во всяком случае, материться они перестали как по мановению волшебной палочки. Еще два местных бомжа ведут себя тихо и спокойно, сидят на привинченной к стене лавке и тихо переговариваются, время от времени бросая на меня уважительные взгляды.
Наконец лязгает замок.
– Поленов, выходите на беседу! – И конвоиры здесь ведут себя очень уважительно. Это хороший знак.
Меня ведут на второй этаж и заводят в кабинет начальника полиции. За большим столом сидит давешний полноватый полковник с лицом, цвет которого свидетельствует либо об избытке жизненных сил, либо о высоком давлении. Да мало ли о чем еще! Есть немало вещей, о которых можно только догадываться. Например, о том, что он полковник. Это вчера он был полковником, сегодня на нем штатский костюм, естественно, без погон. За прошедшие сутки его могли разжаловать или, наоборот, – присвоить генеральское звание. Но судя по предмету, который стоит перед ним на полированной столешнице, можно предполагать возможность скорого повышения.
У окна замер мой хороший знакомый, можно сказать, почти друг – полковник госбезопасности Войтех Прохазка. Оба рассматривают меня, переводят взгляд на запыленный зеленый ящик и опять смотрят на меня.
– Здравствуйте, Дмитрий! – нарушает молчание контрразведчик. – Это и есть цель вашего задания? Нечто подобное я и предполагал…
– Меня зовут Геннадий. Геннадий Поленов, – поясняю я предполагаемому полковнику. Потом улыбаюсь своему другу: – Здравствуйте, Войтех. Вы опять меня с кем-то путаете…
Хозяин кабинета наклоняется вперед и сверлит меня тяжелым взглядом.
– У вашего соотечественника тяжелые травмы! Он в больнице. И поясняет, что на него напали…
Как неблагодарны люди! Если бы этого гоблина ударили кастетом по виску или шее, он бы вообще никогда ничего не пояснял!
Поленов огорченно качает головой.
– Бедняга! Надеюсь, он хорошо рассмотрел нападавшего и запомнил его для опознания?
Лицо полицейского краснеет еще больше.
– Почему вы не забрали эту штуку? – спрашивает пан Прохазка, кивая на ящик радиоопознавателя. – Почему передали ее нам?
– Я передал?! Помилуй Бог! Как я могу вмешиваться в высокую политику?
Из урока, преподанного негодяем Гносенко, были сделаны надлежащие выводы, и все блоки системы «свой – чужой» снабдили механизмом самоуничтожения. Любая нештатная ситуация: включение катапульты, удар о землю, попадание ракеты, попытка вскрыть ящик или несколько сильных ударов кастетом – и срабатывает пиропатрон. Температура в блоке кратковременно поднимается до 800 градусов, схема радиокода превращается в пар, а без нее секретный прибор становится самым обычным приемником-передатчиком. Но и им никто воспользоваться не сможет: при восьмистах градусах все радиодетали сгорают и спекаются в бесформенные комочки металла и кремния. Остается только стальной ящик, сильно пахнущий перегретой краской.
Полицейский и контрразведчик обмениваются многозначительными взглядами.
– Вы свободны, пан… гм… Поленов, – с некоторым раздражением говорит начальник полиции. У него вид человека, втянутого в игру, правила которой ему неизвестны. – Надеюсь, у вас нет к нам претензий?
– Никаких. Вежливый персонал, чистые камеры. Сколько раз в день там моют полы?
– Что?! Прощайте, пан Поленов. Надеюсь, в ближайшие пять лет вы не собираетесь возвращаться в Зноймо…
Честно говоря, я вообще не собираюсь сюда возвращаться. Но из вежливости спрашиваю:
– Почему именно пять? Зноймо – прекрасный город, меня будет тянуть сюда.
Краснолицый хлопает ладонью по столу.
– Потому что именно столько мне осталось до пенсии!
– Тогда работайте спокойно. Обещаю, что пять лет я потерплю.
Поленов вежливо прощается, начальник полиции что-то бурчит в ответ. Зато верный друг Войтех Прохазка любезно провожает меня до выхода из участка.
– Не обращайте внимания на Лукаша, он ни о чем не догадывается, – говорит контрразведчик, доверительно беря меня под локоть.
– Я тоже, – искренне отвечает пан Поленов.
– Мы оценили жест доброй воли, посланцем которой вы являетесь, – понизив голос, продолжает контрразведчик. – Передайте своему Президенту, что мы рады сотрудничеству на высшем уровне. Это признак сближения наших стран.
Мы пожимаем друг другу руки.
– Конечно, передам! – заверяю я. – У Степки связи на высшем уровне, знаете какие? Даже с главврачом областной больницы выпивает!